Глава 1. Бенджамин Франклин и обретение Америки
Прибытие этого человека в Филадельфию — одна из самых знаменитых страниц автобиографической литературы: перепачканный грязью семнадцатилетний беглец, дерзкий и застенчивый одновременно, выбирается из лодки и, двинувшись по Маркет-стрит, покупает три пухлые булочки. Но обождите минутку! Здесь кроется нечто большее. Снимите несколько слоев времени, и вы обнаружите его уже шестидесятипятилетним. Он вглядывается в прошлое, сидя в английском загородном доме, и описывает вот эту сцену, притворяясь, будто пишет письмо. А все для того, чтобы его сын — незаконнорожденный сын, вознесенный на должность королевского губернатора и претендующий на аристократизм, — помнил о своих настоящих корнях.
Внимательный взгляд на рукопись откроет еще один слой. В предложение, где говорится о том первом путешествии по Маркет-стрит, на полях сделана вставка, повествующая, как наш герой миновал дом своей будущей жены Деборы Рид. «Она стояла у двери, увидела меня и подумала, вполне справедливо, что я произвожу ужасно нелепое и смешное впечатление». И перед нами появляется, пусть всего в нескольких штрихах, образ многогранного человека, которого весь мир знает как Бенджамина Франклина. Сначала перед нами юноша, затем — пожилой господин, оценивающий себя с высоты прожитого, еще позже — главное лицо воспоминаний собственной жены. Краткое самоописание удачно завершено словами «вполне справедливо», написанными пожилым Франклином о себе: в них удивительным образом уживаются самоирония и гордость, которую он испытывал по поводу своих невероятных достижений[1].
Бенджамин Франклин — «отец-основатель», дружелюбный ко всем. Коллеги Джорджа Вашингтона вряд ли позволяли себе похлопать сурового генерала по плечу, да и мы вообразить такого не можем. Джефферсон и Адамс выглядят столь же устрашающе. Но Бен Франклин, этот самолюбивый городской делец, кажется, создан из плоти и крови, а не из мрамора; окликните его — и он повернется к вам с исторической сцены, и глаза его за стеклами очков будут поблескивать. Не прибегая к высокопарной риторике, он говорит с нами со страниц своих писем, шуточных заметок, автобиографии, и его открытость и умная ирония настолько современны, что могут завладеть умами и сегодня. Мы видим его отражение в зеркале нашего времени.
За восемьдесят четыре года жизни он состоялся как крупный американский ученый, изобретатель, дипломат, писатель и бизнес-стратег. Вдобавок он был пусть не самым влиятельным, но зато весьма практичным политиком. И ученым: запустив воздушного змея, он доказал электрическую природу молнии, а также изобрел устройство, с помощью которого ее оказалось возможным приручить. Он придумал бифокальные очки и автономные печи, карты Гольфстрима и теорию инфекционной природы простуды. Он выпустил в жизнь различные общественные проекты, например библиотеку, в которой книги выдаются на дом, колледж, добровольческий пожарный корпус, страховую ассоциацию и фонды, занимающиеся выдачей грантов. Он создал такую модель внешней политики, в которой сливаются воедино идеализм и реализм, а во внутренней политике предложил конструктивные программы по объединению колоний и созданию федеральной модели национального правительства.
Но самым интересным открытием, когда-либо совершенным Франклином, была его собственная личность, которую он постоянно переосмысливал. Будучи первым выдающимся публицистом Америки, в своих работах постоянно пытался создать новый тип американца, а материал брал из собственной души. Он тщательно выстраивал свой образ, выставляя его на обозрение публики и совершенствуя для потомков.
Отчасти Франклин делал это во имя имиджа. Будучи молодым печатником в Филадельфии, он на телеге возил по улице рулоны бумаги, чтобы казаться трудолюбивым. Будучи пожилым дипломатом во Франции, носил меховую шапку, чтобы сойти за мудреца из захолустья. В промежутке создал образ простого, но целеустремленного торговца, ревностно пропагандирующего добродетели — старательность, бережливость, честность, — присущие хорошему лавочнику и полезному члену общества.
Но созданный им имидж основывался на реальных качествах личности. Рожденный и воспитанный среди простых людей, Франклин, по крайней мере бóльшую часть жизни, легче находил общий язык с ремесленниками и мыслителями, нежели с укоренившейся верхушкой, у него была аллергия на пафос и привилегии потомственной аристократии. Недаром на протяжении всей жизни он подписывался «Б. Франклин, печатник».
Из такого отношения к жизни и возникла самая, быть может, важная идея Франклина: идея американской национальной идентичности, основанная на положительных чертах и ценностях среднего класса. Поскольку он инстинктивно придерживался демократических принципов (что было свойственно далеко не всем «отцам-основателям») и при этом ему был совершенно чужд снобизм, постольку в нем жила вера в мудрость среднего человека. Он чувствовал, что новая нация станет сильна за счет так называемого среднего класса. В своих наставлениях Франклин прославлял качества этой социальной прослойки, и его проекты по укреплению гражданской позиции и общего блага создавались для того, чтобы отдать должное новому правящему классу — простым людям.
Сложная взаимосвязь между различными гранями характера Франклина — изобретательностью, врожденной мудростью, протестантской моралью, свободной от догм, — и его принципами (одних он твердо придерживался, в других ему хотелось найти компромисс) свидетельствует о том, что каждый новый угол зрения отражает и преломляет меняющиеся ценности нации. Его поносили в романтические периоды, из него делали героя во время расцвета предпринимательства. Каждая эпоха оценивала его по-новому, и по этой оценке можно судить о самой эпохе.
Личность Франклина по-особому отзывается в Америке XXI века. Успешный издатель и непревзойденный сетевой работник, изобретательный и любопытный, он почувствовал бы себя как дома в условиях информационной революции. Его упорное стремление оказаться в числе самых одаренных и преуспевающих людей делало его, по словам общественного критика Дэвида Брукса, «отцом-основателем яппи». Можно запросто представить себе, каково это — пить с ним пиво после работы, показывать ему, как используется новейшее цифровое устройство, делиться бизнес-планами новой рискованной затеи и обсуждать последние политические скандалы или стратегические идеи. Он смеялся бы над свежими анекдотами о священнике и раввине или о дочери фермера. Мы восхищались бы его умением быть одновременно серьезным и самоироничным. Нам стало бы понятней, как именно он пытался добиться равновесия в непростой ситуации — в погоне за репутацией, состоянием, земными достоинствами и духовными ценностями[2].
